Книга Брейтвейта в оригинальной английской версии есть в библиотеке Егора Гайдара, и как многие другие мемуары о переломном времени, свидетелем и участником которого был архитектор российских реформ, она несет на себе печать внимательного чтения. Гайдар выделял те фрагменты, которые казались для него важными, вне зависимости от характера выставлявшихся мемуаристами оценок — читатель хотел глубже понять смысл и детали исторического водоворота, в который он оказался вовлечен. Эти пометки есть и внутри книги мемуаров Николая Рыжкова, называвшего в них Гайдара «господинчиком» (Николай Рыжков. Десять лет великих потрясений. М., 1995), и в весьма комплиментарной по отношению к реформатору книге Брейтвейта. Помечены шариковой ручкой фрагменты и подробнейших воспоминаний посла США в СССР/России Джека Мэтлока о развале Советского Союза (Jack F. Matlock, Jr. Autopsy on an Empire. The American Ambassador’s Account of the Collapse of the Soviet Union. Random House, NY. 1995), и одной из первых книг об истории реформ в России, написанной тогдашней руководительницей бюро Financial Times в Москве, а впоследствии министром иностранных дел Канады, Кристией Фрилэнд (Chrystia Freeland. Sale of the Century. Russia’s Wild Ride from Communism to Capitalism. Crown Publishers. NY. 2000).

В библиотеке немало книг аналитического характера, но в то же время несущих и отпечаток личностей авторов, которые изучали описываемые процессы изнутри, например, известная работа советника российского правительства в начале 1990-х Андерса Ослунда о строительстве капитализма в странах бывшего советского блока (на полках она хранится и в английском оригинале, и в русском переводе — Anders Aslund. Building Capitalism. The Transformation of the Former Soviet Bloc. Cambridge University Press, 2002). Книга — с дарственной надписью Ослунда, как и мемуары Мэтлока, и воспоминания экс-главы ТАСС и посла в Великобритании в период перестройки Леонида Замятина (вот уж неожиданный подарок от представителя старшего поколения советского истеблишмента, в котором было много отчаянных критиков Гайдара: Л. М. Замятин. Горби и Мэгги. Записки посла о двух известных политиках — Михаиле Горбачеве и Маргарет Тэтчер. М., 1995), и объемная биография Бориса Ельцина, написанная американским политологом Леоном Ароном (Yeltsin. A Revolutionary Life. St. Martin’s Press. NY, 2000). На полках — журналистские и мемуарные бестселлеры о 1990-х в английских оригиналах: книги патриарха американской журналистики Дэвида Хоффмана (David E. Hoffman. The Oligarchs. Wealth and Power in the New Russia. Public Affairs. NY. 2002) и журналиста, исследователя, ближайшего советника Билла Клинтона Строба Тэлботта, раскрывавшего многие подробности президентской дипломатии, в том числе событий вокруг расширения НАТО и ухода Ельцина (Strobe Talbott. The Russia Hand. A Memoir of Presidential Diplomacy. Random House. 2002).

Сэра Родрика Брейтвейта отличали два важных качества — реализм и скептицизм. Ну и, пожалуй, третье — глубокое знание истории, в том числе истории России. Будучи послом, он практически ежедневно общался с самыми высокими чинами советской номенклатуры, включая Михаила Горбачева, заинтересованного в западной поддержке и финансовой помощи. Но в круг его интересов входили регулярные контакты и дружба с обычными советскими людьми, чаще, конечно, с лучшими представителями интеллигенции. Брейтвейт был большим сторонником плана Явлинского-Аллисона весны-лета 1991 года — радикальной экономической программы, сильно напоминавшей и «500 дней», и те шаги, которые собирались предпринимать представители команды Гайдара несколько месяцев спустя.

Эта программа требовала масштабнейшей финансовой поддержки, а западные элиты не были уверены в том, что деньги не уйдут в песок, как не было у них ясности с перспективами Горбачева и Советского Союза. Кроме того, этот документ выталкивала на обочину очередная программа Совмина Союза, которую лоббировали Евгений Примаков и Владимир Щербаков. Все эти перипетии в деталях описывал Брейтвейт, как и поездку Горби в Лондон в июле 1991-го. Ничего внятного из этого не вышло. Зато, как иронически замечал сэр Родрик, в Москву стали наведываться целыми «роями» иностранные консультанты: «Не успев понять всю сложность ситуации, они получали свои гонорары, оставляли кое-какие неуместные советы и улетали домой».

Мемуары Брейтвейта, часто общавшегося с Гайдаром в период его пребывания в правительстве, свидетельствуют о том, что и сам вице-премьер по экономике и финансам крайне настороженно относился к советам со стороны, в том числе представителей МВФ, оценивая многие из них как неадекватные и бесполезные. Притом, что с кабинетом министров все-таки в результате работала небольшая команда западных экономистов-реалистов.

Гайдар, по наблюдениям Брейтвейта, «человек исключительного мужества, самокритичный, с ясным умом и чувством юмора… Своих экономических идей он придерживался твердо, они были практичны и ясны… В нем сочетались несколько лихорадочная манера поведения и поразительное хладнокровие». С точки зрения посла, «Запад так никогда и не воздал должное Гайдару за его решительные действия, которые были в такой же мере в интересах Запада, как и самой России». Резкую критику Гайдара со стороны экономистов старшего поколения, в том числе тех, кто покровительствовал будущему реформатору как ученому, Брейтвейт объяснял их вытеснением из области практических решений и соучастия в политике. Притом, что все они уже были оттеснены в горбачевские годы, когда первые лица не могли решиться на более радикальные экономические меры и тем самым только увеличивали цену будущих реформ. Кроме того, как отмечал посол, «даже в тех случаях, когда критика была справедливой, она исходила от людей, которым не приходилось выбирать между действием и бездеятельностью».

В силу своего опыта, искренней заинтересованности в понимании России, отсутствия предубежденности Родрик Брейтвейт понимал то, что оказалось недоступно очень многим наблюдателем той эпохи и ретро-аналитикам:

Брейтвейт писал свою книгу примерно в те же годы, что остальные именитые мемуаристы и, например, журналист Кристия Фрилэнд. Тогда еще казалось, что уверенное движение России по пути рыночной экономики, несмотря на все издержки, приведет страну к процветанию в социально-экономической сфере и сдержит авторитарные тенденции в сфере политической. Заканчивая свою книгу, корреспондент Financial Times задавалась вопросами, на которые не было на рубеже тысячелетия и окончания транзитного периода от социализма к капитализму четких ответов:

Капитализм, безусловно, принял более цивилизованные формы, чем в период транзита. Но, во-первых, все лавры окончания этого перехода достались другим политикам, и, во-вторых, капитализм сохранил олигархические формы, а сами олигархи — зависимость от государства и тесную унию с бюрократическим и политическим классом. То есть все те свойства, которые с известным скепсисом оценивала корреспондент Financial Times в своей книге «Продажа века».

Егор Гайдар, судя по типичным для него вертикальным подчеркиваниям на полях, внимательно и целиком прочитал эту книгу — комбинацию мемуаров, репортажа и аналитической журналистики. Подчеркивал и те места, где автор пыталась делать обобщения. Других бы они, возможно, обидели, но пометки Гайдара, как и в других книгах, внеэмоциональны. Значит, он задумывался над теми размышлениями Фрилэнд, где она называла рыночную революцию — идеологической, а реформаторов — фанатиками, но в то же время «подлинно верующими» в безрелигиозной стране. Некоторые приватизационные проекты журналист называла «фаустианской сделкой», но отдавала должное страстному желанию команды реформаторов по-настоящему преобразовать страну. Критикуя олигархов и олигархические свойства капитализма, сложившегося к концу 1990-х, Фрилэнд, тем не менее, построила вполне оптимистичное повествование. Точнее, полное надежд. Которым не суждено было сбыться, что отражено, кстати, в подзаголовке более поздней, 2007 года, книге Андреса Ослунда — «Почему рыночные реформы получились, а демократия провалилась» (ее нет на полках кабинета, но она заслуживает упоминания как логическое продолжение исследований автора: Anders Aslund. Russia’s Capitalist Revolution. Why Market Reform Succeeded and Democracy Failed, Peterson Institute. Washington. DC. 2007).

Понятно, что мемуарно-аналитическая литература на полках кабинета Гайдара ограничивается изданиями 1990-х и нулевых годов. Как вполне объяснимо, судя по обильным пометам на полях, например, книги Джека Мэтлока, российского реформатора волновали и обстоятельства, предшествовавшие приходу реформаторов к управлению экономикой разваливавшейся страны. Которой, по выражению самого Гайдара, нужны были «дифибриляционные мероприятия». А Мэтлок, как и Брейтвейт, прекрасно понимал необходимость помощи советской еще экономике, но обусловленной определенными обязательствами и правилами. Реформы Гайдара были гораздо более предметными и понятными для международных финансовых организаций и доноров. Но, как отмечали многие мемуаристы, финансовая поддержка пришла слишком поздно. Вот, что, например, писал в своих мемуарах Леонид Замятин, ушедший с поста посла в Великобритании как раз тогда, когда было сформировано правительство Гайдара, в ноябре 1991 года:

Этот фрагмент Гайдар отчеркнул шариковой ручкой…

Мемуарная литература писалась иногда по совсем горячим следам (как, например, книга Леонида Абалкина «К цели через кризис. Спустя год…», М., 1992), иной раз спустя годы, но всегда — через небольшой промежуток времени после описывавшихся событий. Время в ту эпоху было спрессовано, как никогда. Оно, это время, заложило основы и сегодняшних успехов, и нынешних проблем. Егор Гайдар, читая мемуары хорошо знакомых ему людей, продолжал думать о том, как отличить «пораженье от победы». И о развилках истории, которые беспокоили его и о которых он писал сразу в нескольких своих трудах. События стали развиваться не по самому лучшему сценарию, который он спрогнозировал как одну из возможностей еще в 1994 году в работе «Государство и эволюция». Но историю не перепишешь. А ее уроки — вот они, в той литературе, которую, к сожалению, теперь уже читают и учитывают в исследованиях мало. Или не читают вообще. А ведь есть возможность вчитаться — и хотя бы задуматься.