«Убежден, что свобода самоценна. Убежден, что России свобода нужна»
- Вкладка 1
О будущем России
Я понимаю, что реформы не делаются для удовольствия. Как человек, который провел некоторое количество реформ, могу сказать, что для удовольствия реформы могут делать только идиоты. Реформы — это всегда тяжело, всегда конфликт и всегда больно. Делают их, как правило, тогда, когда не делать их нельзя…
Не готов давать прогнозы, но готов обсуждать ключевые проблемы, которые встанут перед Россией. Есть одна важная социально-экономическая область, в которой долгосрочные прогнозы работают, — это демография. Но демографические прогнозы имеют очевидные экономические последствия. Уверен, что будут радикальные изменения возрастной структуры населения, числа пенсионеров, приходящихся на одного работающего. В связи с этим возрастут потребности в медицинских и образовательных услугах и ограничения, связанные с тем, что государство не всесильно и не способно мобилизовать доходов больше, чем есть. Все это явится фоном для других существенных проблем, возникающих в условиях экономического роста в России на протяжении ближайших 5-20 лет.
Существует устойчивая зависимость между социально-экономическим и политическим развитием страны. В этой связи я глубоко уверен, что через 20 лет в России будет реально функционирующий демократический режим. Потому что в урбанизированном, грамотном, прилично образованном обществе, где у большой части населения есть высшее образование, долго внушать людям, что есть мудрые власти, которые за них решат все проблемы, невозможно. Некоторое время можно, но недолго.
О Сталине и цене революции 1917 года
Как развивалась бы Россия, если бы не случился Октябрьский переворот? Реформы, начатые еще Столыпиным, шли бы своим чередом, индустриализация была необходима и задана, но ее процесс затянулся бы лет на двадцать. Хотя, конечно, Первая мировая война поломала ход экономического развития, внесла самые серьезные коррективы и сделала падение царского режима, Февральскую революцию неизбежными.
И тем не менее стандартная модель индустриализации позволила бы России выйти из числа отсталых стран. Да, Россия вряд ли стала бы супердержавой — она оказалась бы в ряду таких стран, как предвоенная Италия или, что еще скорее, Япония. Напомню: ценой державного статуса СССР стали жизни десятков миллионов граждан.
Проблема, которую не может однозначно решить историческая наука: прошла бы страна через Вторую мировую войну, если бы не был создан военно-промышленный комплекс, на алтарь которого положили крестьянство, заключенных ГУЛАГа и экономику СССР в целом? Думаю, гитлеровская Германия все равно была бы разгромлена, хотя, возможно, открывать второй фронт нашим союзникам, США прежде всего, пришлось бы раньше. Были бы людские потери войны большими, чем те 27 миллионов, которыми заплатили за победу? Современные исследования показывают: несмотря на все инвестиции в армию и военную промышленность, к декабрю 1941 года, то есть через шесть месяцев после начала немецкого вторжения, Красная армия потеряла 4,5 млн человек, из которых 2,5 млн — военнопленными. То есть армия практически полностью погибла или оказалась в плену. Общий счет армейских потерь за четыре года войны составил более 8 млн человек. Другими словами, СССР, несмотря на невероятные усилия, оказался не готов к войне.
Но мало этого. Возникает и другой вопрос: а насколько война была задана? Могла ли Россия — будь она не большевистской и не сталинской — избежать войн? Известно: категорический запрет Сталина немецким коммунистам идти на выборы в рейхстаг в коалиции с социал-демократами сыграл критическую роль в том, что национал-социалисты Гитлера пришли к власти. В известной мере именно Сталин сделал войну неизбежной.
Из статьи «Цена сталинской индустриализации», журнал «The New Times», 5 ноября 2007 года
О реформе армии
Везде, где проходила военная реформа, были нужны две предпосылки. Первая: это определенная, жестко высказанная политическая воля высшего руководства. Второе: осуществление военной реформы нельзя поручать генералам. Их надо привлекать, с ними надо работать вместе, но доверять им военную реформу нельзя.
Обычно военные реформы происходят после крупного поражения. Если бы Америка не потерпела поражения во Вьетнаме, она бы еще долго сохраняла призыв. Если бы Россия не проиграла Крымскую войну, то у нас еще очень долго существовала бы рекрутчина. Мы говорим, что нам хватит Афганистана и всего того, что происходит в Чечне. Но у меня такое ощущение, что некоторым военным нужна еще какая-нибудь катастрофа. Вопрос только в сроках: успеем ли мы провести реформу раньше крупного военного поражения.
Армия должна быть укомплектована органичным сочетанием профессиональных офицеров, мичманов и прапорщиков и профессиональных контрактников. Также она должна включать систему подготовки военно-обученного резерва… Я уверен, что переход вооруженных сил на контракт неизбежен. Призывная армия в сегодняшней России нежизнеспособна.
Из интервью газете «Московский комсомолец», 2 июня 2003 года
О мигрантах и борьбе с нелегальной миграцией
Я уверен, что от решения проблемы миграции во многом зависит и экономическая, и политическая жизнь России. Если мы продолжим милицейскую войну с мигрантами, то в этой войне неизбежно потеряем и Сибирь, и Дальний Восток. Если откроем страну — можем стать богатой и мощной державой. Я убежден, что Россия может сыграть в XXI веке ту же роль мирового лидера по приему мигрантов, какую играла Америка в XIX и XX веках.
В нынешней миграционной политике мы наблюдаем явную шизофреничность. Как можно не пускать в Россию мигрантов, если смертность в нашей стране значительно превышает рождаемость? Плотность населения у нас самая низкая в Европе. Посмотрите на Сибирь и Дальний Восток — там просто необжитая пустыня. А рядом перенаселенный Китай, где по 300 человек на одном квадратном километре. Соблазн для соседних перенаселенных стран действительно слишком велик…
Мировой опыт показывает, что попытки остановить миграционные процессы административными барьерами обречены на провал. Трудовая миграция имеет необратимый характер, и борьба с нелегальной миграцией вообще не может быть приоритетом миграционной политики. Тем более в нашей стране, для которой привлечение мигрантов — просто спасение. У России есть фундаментальное преимущество, какого нет ни у кого в мире. Мы окружены государствами, где живут 150 миллионов людей, выросших в традициях русского языка и русской культуры. Их адаптация в России не составит такой проблемы, с какой сталкивается большинство европейских мононациональных стран. И Россия действительно может стать таким же «плавильным котлом» для разных национальностей, как Америка.
О ценах на нефть и причинах краха СССР
Есть молодые люди, которые не помнят, каким был реальный Советский Союз, и есть люди немолодые, но которые помнят, что в то время они были молоды и их любили красивые девушки. Вот эта своеобразная аберрация памяти и работает сегодня на постсоветскую ностальгию.
Когда с неба сваливаются шальные деньги, их тратят либо глупо, либо очень глупо. Потратить свалившиеся с неба на фоне высоких цен на нефть деньги на то, чтобы вступить в соревнование с Соединенными Штатами по количеству ядерных ракет и средств их доставки, было легко. Ввязаться в афганскую войну — тоже легко. Потратить колоссальные деньги на то, чтобы решать проблемы хронической неэффективности сельского хозяйства масштабными закупками зерна — тоже было легко. Потратив таким образом шальные нефтедоллары, ты неуклонно делаешь структуру своей собственной экономики крайне зависимой от того, что произойдет на рынке, который не контролируешь и на котором не можешь прогнозировать ситуацию.
Советский Союз был в колоссальной степени зависим от динамики цен на нефть, нефтепродукты и газ. Нефтедоллары сами по себе, конечно, не были причиной краха советской экономики, они были поводом, механизмом, приводным ремнем. Фундаментальных причины было две. Первая — это глубокий кризис сельского хозяйства. Хроническая слабость советского сельского хозяйства, связанная с тем, как была проведена индустриализация, коллективизация, какие долгосрочные травмы это нанесло всему. Вторая часть проблемы связана с тем, что построенное в СССР нерыночное хозяйство было не способно создавать продукцию обрабатывающих отраслей, которую можно продать за конвертируемую валюту.
У России экономика более гибкая, чем в Советском Союзе, потому что она рыночная, потому что она включает элемент самоадаптации, но факторы риска нельзя недооценивать. Представление о том, что предельно высокие цены на сырье заведомое благо для страны, которая это сырье экспортирует, — это ошибка.
Об отношениях с Украиной
После произошедшего недурно бы ответить на традиционный российский вопрос: «Кто виноват?» Иначе легко можно продолжить триумфальное шествие от одного поражения к другому. Но при всей значимости первого традиционного российского вопроса важнее определиться с другой, столь же традиционной для нашей страны проблемой: «Что делать?»
Конечно, можно, потерпев сокрушительное поражение, решить, что все это результат происков врагов России, антироссийского заговора США и Западной Европы, мстительно думать о том, как мы сейчас накажем и Украину и Запад. Надо только понимать, что сильнее всех мы накажем себя. Можно сделать иное. Извлечь уроки из допущенных ошибок. Научиться уважительно относиться к соседям, добиваться своих политических целей принятыми в цивилизованном мире средствами. И в первую очередь — сделать все возможное для восстановления дружественных, корректных отношений с Украиной и ее новыми властями.
Бывает, что соседи ссорятся. Потом ведь все равно приходится жить рядом. От того, в какой мере российские власти это поймут, зависят судьба всего постсоветского пространства, стабильность в Европе, отношения России с Западом, долгосрочные перспективы развития и Украины и России.
До сих пор линия водораздела между молодыми, не всегда совершенными демократиями и теми странами, в которых демократические институты либо не существуют, либо крайне неустойчивы, проходила примерно по границам СССР 1939 года. Если на Украине демократия устоится, это окажет серьезное воздействие на политический процесс во всех государствах СНГ, включая Россию, на десятилетия вперед. Попросту говоря, объяснить молодому образованному русскому, что украинцы имеют право сами определять свою судьбу, а за нас это будут делать мудрые начальники, непросто. И это в любом случае нельзя делать долго.
Из статьи «Украина и Россия: что дальше?», журнал «Итоги», 21 декабря 2004 года
О свободе и перспективах демократии в России
Я по своим убеждениям либерал, и я убежден, что свобода самоценна. Убежден, что России свобода нужна. Но, в конце концов, речь идет не о том, в чем я убежден, а речь идет о реальности. В России, конечно, был демократический опыт в городах-государствах северо-запада, но это было давно. Первая попытка построить демократию в России в широком плане между 1905-м и 1917-м годами окончилась кровавой бойней — последняя так и не кончилась, и, прямо скажем, не была бесконечно удачной.
А может, действительно нужно сначала обеспечить стабильность, экономический подъем, и потом постепенно сформировать базу для реальных демократических институтов? Сказать, что в этом рассуждении вообще нет содержания, я бы не сказал. Просто надо понимать, дальше додумывать логику. То, что есть взаимосвязь между уровнем экономического развития и стабильностью демократии, это давно и хорошо установленный факт. Традиционное аграрное общество — это обычно более-менее стабильная монархия, постиндустриальное общество — это обычно стабильная демократия. Бывают редкие исключения, но именно исключения подтверждают правило.
Есть промежуток, который проходит государство, когда происходит индустриализация, урбанизация, рост уровня образования, для которых характерны нестабильный демократический режим, авторитарный режим — это время, на которое приходятся все революции. Один из ответов на вызов нестабильности, который характерен для таких переходных процессов, — это формирование последовательно авторитарных режимов. Вот этот период мы проходим… Мы уже близки к завершению этого периода, к верхнему пределу, после чего открытая функционирующая демократия становится нормой. Но мы еще не пришли.
Об отношениях с США
Перед российской политической элитой — серьезные вызовы. Например, это реальный антиамериканизм. Антиамериканских настроений в середине 1990-х почти не было. По крайней мере, среди образованной молодежи. Я объяснял своим американским друзьям, близким к процессу принятия решений, что последствием бомбардировок Сербии в связи с косовским конфликтом станет рост антиамериканских настроений в России, в том числе среди образованной молодежи. К сожалению, оказался прав...
При всех претензиях к конкретной политике того или иного президента Соединенных Штатов я считаю, что антиамериканские чувства — это в общем признак душевного нездоровья. Но действующие политики должны мириться с тем, что такая реальность существует. Если хочешь заниматься публичной политикой, для тебя важно в какой-то степени играть на этом поле. Элита в России (она в достаточной степени разумна) не хочет конфронтации с Соединенными Штатами. Она понимает, что конфронтация вредна и для мира, и для собственной страны. А дальше приходится искать точку баланса. С политической точки зрения элита должна учитывать антиамериканские настроения, а с точки зрения пользы своих стран — избегать конфликтов.
Будем мы демократией или не будем — это наше дело. Если вы думаете, что это американцы нам навязали демократию в том виде, в котором она возникла в 1990-1991 годах, то это неправда. Мы сами выбрали этот путь, американцы играли в этом последнюю роль, и будут играть последнюю. Мы построим демократическое общество в России сами, и уж точно без указаний со стороны. Просто так устроена взаимосвязь между уровнем развития и политическими институтами. Другое дело, что нам надо в рамках процесса постреволюционной реабилитации не впасть в истерику, не начать обижаться на всех в мире, не отдаться соблазну эксплуатации постимперского синдрома.
О реформах и прогрессорстве
Я решил заниматься экономикой, после того, как прочитал в финале «Обитаемого острова» диалог между Странником и Максимом, где он говорит ему: да ты вообще понимаешь, что в стране инфляция? Ты, — говорит, — вообще знаешь, что такое инфляция? После этого я твердо решил разобраться и узнать, что же такое инфляция.
Я люблю все написанное Стругацкими. Но если вы хотите меня спросить, было ли то, что мы делали, когда начинали реформы в России, как-нибудь связано с линией прогрессорства, — твердо могу ответить «нет». Почти все известные реформаторы, которые принимали участие в экономической политике России последних 20 лет, любили и читали Стругацких. Но это не значит, что они были заражены идеей прогрессорства.
Мы ведь не проводили реформ, если говорить честно. Мы просто разбирались с теми страшными завалами, которые образовались после краха Советского Союза, после краха советской экономики. К прогрессорству никакого отношения все это не имело. Мы думали о том, как не допустить голода, мы думали о том, как не допустить утраты контроля над ядерным оружием, оставшимся после Советского Союза, мы думали о том, как не допустить гражданской войны.
Об опасных развилках
Если пытаться административными мерами сохранить сложившуюся неконкурентоспособную структуру экономики, последствия для долгосрочных перспектив развития страны будут тяжелыми. Происходящее в нашей экономике имеет политические последствия. Управлять Россией, когда реальные доходы населения растут на 10% в год, — занятие приятное. В таких условиях для сохранения власти и популярности политические репрессии и манипуляции с выборами не нужны. Руководить страной, когда реальные доходы населения снижаются, а число безработных быстро растет, — занятие тяжелое. Это другая реальность, в которой надо вести иную политику. Попытка решить проблемы, закрыв на них глаза, повторение опыта позднего Советского Союза, руководители которого не желали принимать реальность изменившегося мира, может дорого обойтись стране.
В этой ситуации у российских властей есть два альтернативных варианта действий. Первый — ужесточение политических репрессий. Как показывает исторический опыт, это путь к революции и катастрофе. Раньше или позже, но у власти не окажется ни одного надежного полка. Второй сценарий — демократизация режима, разделение ветвей власти, восстановление независимости прессы, реальных выборов, федерализма, независимости судебной системы — всего того, что позволяет обществу приспосабливаться к реалиям меняющегося мира.
Это путь непростой, его не пройдешь за несколько месяцев, но многие страны на этом пути преуспели. Испания после Франко — самый яркий, но отнюдь не единственный тому пример. Надеюсь, что наши власти выберут такую стратегию адаптации к изменившимся условиям мирового развития. Двух революций, которые пережила страна в XX веке, нам хватит.
Из статьи «Развилка: России хватит революций» в газете «Ведомости», 16 июня 2009 года